15 ДЕКАБРЯ 2021
Поэт, драматург и беллетрист Карен Кавалерян предпочитает называть себя просто автором. За почти 40 лет творческой жизни количество написанных им песен для российских рок- и поп-звезд перевалило за тысячу, спектакли по его либретто и пьесам поставлены в трех десятках российских и зарубежных театров, а за время пандемии он исполнил свою давнюю мечту и наконец издал мемуары, а также роман «Легенды отеля «Метрополь».
– Карен, получив столько наград за написанные песни, вы ушли из шоу-бизнеса в 2009 году и связали свою судьбу с музыкальным театром. По какой причине? Тогда же был пик карьеры.
– Сошлось сразу несколько причин. Вопервых, я потерял профессиональный стимул. Можно было продолжать получать дипломы «Песни года», Золотые граммофоны, ездить на Евровидение от разных стран. Но все это у меня уже было. По сути, я уперся в потолок. Во-вторых, поп-культура – дело молодое, веселое, и чтобы писать актуальные хиты, надо находиться на острие молодежной музыкальной моды. Я сам был таков, когда начинал в 80-х с «Браво», «Бригадой С», «Рок-ателье», «Рондо», «Черным кофе», «Парком Горького». Просто со временем веселье из нас утекает, и мы перестаем быть актуальными для поколения наших детей. Кроме того, я давно приглядывался к музыкальному театру – с юности любил бродвейский репертуар и советский мюзикл, не говоря уже о рокоперах, поэтому хорошо представлял, что и как я буду делать. Некоторых иллюзий, конечно, избежать не удалось, но в целом смена курса прошла безболезненно.
– Почему вы не любите называть себя ни поэтом, ни писателем, ни драматургом?
– Я считаю себя просто автором, потому что именно этим зарабатываю себе на жизнь. Как писатель, я недавно издал две книги прозы, которые получили хорошие рецензии, но это скорее хобби. Драматург в моем случае тоже не совсем точная идентификация: все-таки либретто – это не совсем пьеса, оно всегда подразумевает присутствие дополнительной эмоциональной подпорки в виде музыки. С титулом поэта еще сложнее. Да, я написал немало хитов для больших звезд. Но русская поэзия задала настолько высокую планку, прежде всего этическую, что любой, имеющий смелость назвать себя поэтом, должен быть готов заплатить за свою строку самую высокую цену. Лично я на это не готов. А заниматься имитацией, играя в поэзию, просто нечестно. Все это может показаться словесной эквилибристикой, но самоидентификация – штука важная.
– Трепетно относились к ситуациям, когда продюсеры или артисты вносили правки в тексты ваших песен?
– Когда в 89-м в нью-йоркском отделении PolyGram Records выходил первый альбом группы «Парк Горького», я был готов к тому, что продюсеры разрежут мою английскую лирику на мелкие кусочки и пересоберут ее заново. Но на пластинке все вышло в первозданном виде. Проблемы обычно возникали с артистами, которые не понимали ни себя, ни своего зрителя. Вообще, для меня важна аргументация: что не так в моей версии и куда мы от нее двигаемся? Шоу-бизнес дает отличную школу субординации. У тебя может быть миллион собственных идей, но за результат отвечает продюсер, поэтому ты или делаешь так, как он хочет, или уходишь из проекта. Но чем выше статус артиста или продюсера, тем больше он доверяет автору. Алла Пугачева в дюжине моих песен не поправила ни одной запятой. Как и Григорий Лепс, Володя Пресняков, Гарик Сукачев.
– А театральные режиссеры просили вас отредактировать либретто во благо их замысла?
– Да, и если режиссер точно представляет, что он хочет, то я правлю без пререканий и пьесу, и тексты музыкальных номеров. Например, в 2014-м мы очень плотно работали с Алиной Чевик над либретто «Джейн Эйр» для Театра оперетты. Она жесткая дама и умеет настоять на своем. Но у нее было четкое видение спектакля, а я это уважаю, и потому сделал все необходимые ей правки, которые не шли вразрез с моими представлениями о прекрасном. Там же два года назад мы с Алексеем Франдетти готовили мюзикл «Ромео vs. Джульетта ХХ лет спустя». Он, правда, работал с готовым либретто, но по его просьбе я сделал немало разумных правок, и спектакль от этого только выиграл. Но самая главная часть работы происходит, конечно, с авторами партитуры. У меня были самые разные соавторы-композиторы – Глеб Матвейчук, Аркадий Укупник, Ким Брейтбург и Евгений Загот, но со всеми я находил общий язык. До тех пор, пока не сыграна премьера, либретто для меня – рабочий материал. Единственное, чего никогда не будет, это чтобы кто-то правил мой текст за меня.
– Легко ли вам было в шоу-бизнесе подстроиться под стиль конкретного исполнителя? Ведь от автора требуется многоликость, чтобы текст песни органично вписывался в репертуар артиста.
– В шоу-бизнесе два типа авторов – те, что подстраиваются под стиль ар тиста, и те, кто этот стиль формирует. Я из второй категории. Например, если все знают Филиппа Киркорова как певца неразделенных чувств, то я пишу ему «Радио-бэйби» – песню с социальным подтекстом о девочке-подростке, на которую никто не обращает внимания, и все, что у нее есть – это радио, которое она включает погромче в своей комнате, чтобы заглушить скандалы родителей. Итог – мы получаем дипломы «Песни года» и Золотой граммофон. Обратный пример – если группа «Рокателье» поет песни «с фигой в кармане», я пишу им «Ночное рандеву» про любовь, и мы побеждаем во всех хит-парадах от Бреста до Владивостока.
– В одном из интервью вы сказали: «Я ворвался со своими песнями про девчонок в протестную повестку рок-групп 1980-90-х годов». Как часто в творчестве вы нарушаете правила?
– В 80-е рок-группы не пели песен про любовь, это считалось моветоном. Все боролись с режимом. Но я хотел делать хиты, абстрактный рокерский кодекс меня не интересовал. Родители не оставили мне в наследство дачу на Николиной горе, я сам оплачивал свои счета и старался писать так, чтобы зацепить максимально широкую аудиторию, а не только подростков, затянутых в косухи с заклепками. Каждая пьеса или роман – это новая вселенная, созданная твоей фантазией и волей. Она существует по тобою определенным законам и населена тобою сотворенными героями. Если ты все сделал правильно, то этому миру суждена жизнь.
– В течение песенной карьеры вы собрали множество премий и наград. Потом ушли в музыкальный театр. Ваша «Джейн Эйр» в постановке Оренбургской музкомедии два года назад выиграла «Звезду Театрала», в 2020-м мюзикл «Ромео vs. Джульетта ХХ лет спустя» Театра оперетты вошел в шорт-лист премии, а в этом году «Капитанская дочка» Алтайского музыкального театра номинирована на «Золотую маску» в девяти номинациях. Вы успели привыкнуть, что успех вам сопутствует?
– Я спокойно отношусь к таким вещам. Из моих 18 дипломов «Песни года» добрая треть – за песни малопримечательные, получившие награду по счастливому стечению обстоятельств. Настоящие хиты – «Старый отель» группы «Браво», «Ночное рандеву» Криса Кельми, «Замок из дождя» Володи Преснякова – не были отмечены. Номинируют и награждают эксперты, и, как все люди, они могут что-то преувеличивать или недооценивать. Но время расставляет все и всех по своим местам. Что касается театральных достижений, то они не совсем мои – ни одна театральная премия сейчас не отмечает драматургов, что кажется мне большой несправедливостью. Без настоящей пьесы нет спектакля. Опера, оперетта или мюзикл могут существовать только в контексте сюжета и драматургии, заложенной автором пьесы. Это банальная истина, но устроители премий предпочитают ее не замечать, и причины этой слепоты непонятны.
– В своих либретто вы часто используете известные литературные сюжеты. Насколько вы адаптируете их к сегодняшнему дню?
– Если работаешь с классической литературой, изменений не избежать. В «Капитанской дочке» я ввел метафизического персонажа – Русское Лихо, который запускает механизм всей истории и не только двигает сюжет, но и существует вне ткани времени. Спектакль заканчивается, но Лихо остается с нами. Кроме того, я радикально изменил характер Маши Мироновой. Для той задачи, что я себе ставил, она чересчур инфантильна, как, пожалуй, и все пушкинские героини. Так что, да, я вмешиваюсь в канонические литературные тексты, когда считаю, что этого требует художественная задача. Если же говорить об оригинальных сюжетах, то они, к сожалению, не очень востребованы в современном русском музыкальном театре. Все хотят видеть на фасаде красивую афишу со знакомым названием. Единственный случай, когда мне удалось реализовать оригинальный сюжет, это «Ромео vs. Джульетта ХХ лет спустя», поставленный в Театре оперетты. Владимир Тартаковский рискнул и не прогадал, за что я ему очень благодарен.
– С недавних пор вы беллетрист: в 2020-м вышли ваши мемуары о шоубизнесе «Танцы в осином гнезде». Правильно ли я понимаю, что песенный этап длиною в четверть века оставил не самые приятные воспоминания?
– Шоу-бизнес не самая комфортная среда обитания, но это было прекрасное время, полное надежд и незабываемых встреч, которое я вспоминаю с благодарностью. Я ничего не делал по принуждению. Мне нравилось писать песни и потом слышать их по радио и на ТВ. Это непередаваемое удовольствие, когда тебе 25. Мне довелось общаться и сотрудничать практически со всеми без исключения рок- и поп-звездами, актуальными с середины 80-х до конца нулевых. Я написал «Танцы в осином гнезде» не с целью свести с кем-то счеты, а чтобы отметить определенные вехи и двинуться дальше. Кроме того, в жизненной суете я с кем-то о чем-то не договорил, кому-то не отдал должное. Эта книга снимает все вопросы. После нее у меня не осталось ни долгов, ни обязательств.
– Практически следом за мемуарами, в марте 2021-го, вышел ваш дебютный, как вы его назвали «романъ-серiал в четырнадцати эпизодах с прологом «Легенды отеля «Метрополь». На столь необычное определение жанра, наверное, оказала влияние ваша театральная привычка мыслить сценами, из которых потом «собирается» мюзикл?
– Так и есть, я хотел максимально визуализировать события, происходящие в романе. Он начинается 17 октября 1905 года, в день опубликования царского манифеста «о даровании населению незыблемых основ гражданской свободы», а заканчивается в октябре 1917-го штурмом «Метрополя» отрядами восставших. Главные герои романа – управляющий отеля мсье Жан и мальчишка-портье Арсений Фортунатов, в судьбе которого он принимает участие, а интрига каждого эпизода строится вокруг кого-то из выдающихся деятелей эпохи русского модерна, гостей отеля, в числе которых Федор Шаляпин, Валерий Брюсов, Сергей Рахманинов, Вера Холодная, Иван Мозжухин, Александр Вертинский, Игорь Северянин и многие другие, как сказали бы сейчас, селебритис.
– Вы говорили, что всегда ощущали себя романистом. Почему выход вашей первой книги так затянулся?
– Начиная с появления «Ночного рандеву» в 1988-м и до конца нулевых, то есть два десятка лет у меня физически не было времени ни на что, кроме песен. Когда ты пишешь суперхит, у окружающих возникает впечатление, что все, к чему ты прикасаешься, превращается в золото. Поэтому контракт следовал за контрактом, и я просто не успевал поднять голову. Потом начался театральный период, тоже довольно насыщенный. Подозреваю, если бы не пандемия, до прозы я бы до сих пор не добрался. Но весной прошлого года все проекты были заморожены, и дремавший во мне беллетрист получил свой шанс.
– Что еще из задуманного вами осталось нереализованным?
– Я считаю, что жизнь – большое приключение, сценарий которого пишем мы сами, и мне нравится наблюдать, как туманные желания становятся реальностью. Моя последняя нереализованная авторская мечта – увидеть свою пьесу на сцене драматического театра. Этого опыта у меня еще не было, но у меня есть две полностью готовые пьесы-нуар – жесткие, брутальные истории, которым я очень желаю счастливой судьбы.
– В каком из миров вам комфортнее существовать: в шоу-бизнесе, театре или литературе?
– Я не вижу особой разницы – пишу ли я песню, либретто, пьесу или роман, я занимаюсь одним и тем же, а именно изложением своих мыслей и чувств посредством комбинаций из речевых символов и знаков препинания. Мне комфортно везде, где мне рады.
– Сошлось сразу несколько причин. Вопервых, я потерял профессиональный стимул. Можно было продолжать получать дипломы «Песни года», Золотые граммофоны, ездить на Евровидение от разных стран. Но все это у меня уже было. По сути, я уперся в потолок. Во-вторых, поп-культура – дело молодое, веселое, и чтобы писать актуальные хиты, надо находиться на острие молодежной музыкальной моды. Я сам был таков, когда начинал в 80-х с «Браво», «Бригадой С», «Рок-ателье», «Рондо», «Черным кофе», «Парком Горького». Просто со временем веселье из нас утекает, и мы перестаем быть актуальными для поколения наших детей. Кроме того, я давно приглядывался к музыкальному театру – с юности любил бродвейский репертуар и советский мюзикл, не говоря уже о рокоперах, поэтому хорошо представлял, что и как я буду делать. Некоторых иллюзий, конечно, избежать не удалось, но в целом смена курса прошла безболезненно.
– Почему вы не любите называть себя ни поэтом, ни писателем, ни драматургом?
– Я считаю себя просто автором, потому что именно этим зарабатываю себе на жизнь. Как писатель, я недавно издал две книги прозы, которые получили хорошие рецензии, но это скорее хобби. Драматург в моем случае тоже не совсем точная идентификация: все-таки либретто – это не совсем пьеса, оно всегда подразумевает присутствие дополнительной эмоциональной подпорки в виде музыки. С титулом поэта еще сложнее. Да, я написал немало хитов для больших звезд. Но русская поэзия задала настолько высокую планку, прежде всего этическую, что любой, имеющий смелость назвать себя поэтом, должен быть готов заплатить за свою строку самую высокую цену. Лично я на это не готов. А заниматься имитацией, играя в поэзию, просто нечестно. Все это может показаться словесной эквилибристикой, но самоидентификация – штука важная.
– Трепетно относились к ситуациям, когда продюсеры или артисты вносили правки в тексты ваших песен?
– Когда в 89-м в нью-йоркском отделении PolyGram Records выходил первый альбом группы «Парк Горького», я был готов к тому, что продюсеры разрежут мою английскую лирику на мелкие кусочки и пересоберут ее заново. Но на пластинке все вышло в первозданном виде. Проблемы обычно возникали с артистами, которые не понимали ни себя, ни своего зрителя. Вообще, для меня важна аргументация: что не так в моей версии и куда мы от нее двигаемся? Шоу-бизнес дает отличную школу субординации. У тебя может быть миллион собственных идей, но за результат отвечает продюсер, поэтому ты или делаешь так, как он хочет, или уходишь из проекта. Но чем выше статус артиста или продюсера, тем больше он доверяет автору. Алла Пугачева в дюжине моих песен не поправила ни одной запятой. Как и Григорий Лепс, Володя Пресняков, Гарик Сукачев.
– А театральные режиссеры просили вас отредактировать либретто во благо их замысла?
– Да, и если режиссер точно представляет, что он хочет, то я правлю без пререканий и пьесу, и тексты музыкальных номеров. Например, в 2014-м мы очень плотно работали с Алиной Чевик над либретто «Джейн Эйр» для Театра оперетты. Она жесткая дама и умеет настоять на своем. Но у нее было четкое видение спектакля, а я это уважаю, и потому сделал все необходимые ей правки, которые не шли вразрез с моими представлениями о прекрасном. Там же два года назад мы с Алексеем Франдетти готовили мюзикл «Ромео vs. Джульетта ХХ лет спустя». Он, правда, работал с готовым либретто, но по его просьбе я сделал немало разумных правок, и спектакль от этого только выиграл. Но самая главная часть работы происходит, конечно, с авторами партитуры. У меня были самые разные соавторы-композиторы – Глеб Матвейчук, Аркадий Укупник, Ким Брейтбург и Евгений Загот, но со всеми я находил общий язык. До тех пор, пока не сыграна премьера, либретто для меня – рабочий материал. Единственное, чего никогда не будет, это чтобы кто-то правил мой текст за меня.
– Легко ли вам было в шоу-бизнесе подстроиться под стиль конкретного исполнителя? Ведь от автора требуется многоликость, чтобы текст песни органично вписывался в репертуар артиста.
– В шоу-бизнесе два типа авторов – те, что подстраиваются под стиль ар тиста, и те, кто этот стиль формирует. Я из второй категории. Например, если все знают Филиппа Киркорова как певца неразделенных чувств, то я пишу ему «Радио-бэйби» – песню с социальным подтекстом о девочке-подростке, на которую никто не обращает внимания, и все, что у нее есть – это радио, которое она включает погромче в своей комнате, чтобы заглушить скандалы родителей. Итог – мы получаем дипломы «Песни года» и Золотой граммофон. Обратный пример – если группа «Рокателье» поет песни «с фигой в кармане», я пишу им «Ночное рандеву» про любовь, и мы побеждаем во всех хит-парадах от Бреста до Владивостока.
– В одном из интервью вы сказали: «Я ворвался со своими песнями про девчонок в протестную повестку рок-групп 1980-90-х годов». Как часто в творчестве вы нарушаете правила?
– В 80-е рок-группы не пели песен про любовь, это считалось моветоном. Все боролись с режимом. Но я хотел делать хиты, абстрактный рокерский кодекс меня не интересовал. Родители не оставили мне в наследство дачу на Николиной горе, я сам оплачивал свои счета и старался писать так, чтобы зацепить максимально широкую аудиторию, а не только подростков, затянутых в косухи с заклепками. Каждая пьеса или роман – это новая вселенная, созданная твоей фантазией и волей. Она существует по тобою определенным законам и населена тобою сотворенными героями. Если ты все сделал правильно, то этому миру суждена жизнь.
– В течение песенной карьеры вы собрали множество премий и наград. Потом ушли в музыкальный театр. Ваша «Джейн Эйр» в постановке Оренбургской музкомедии два года назад выиграла «Звезду Театрала», в 2020-м мюзикл «Ромео vs. Джульетта ХХ лет спустя» Театра оперетты вошел в шорт-лист премии, а в этом году «Капитанская дочка» Алтайского музыкального театра номинирована на «Золотую маску» в девяти номинациях. Вы успели привыкнуть, что успех вам сопутствует?
– Я спокойно отношусь к таким вещам. Из моих 18 дипломов «Песни года» добрая треть – за песни малопримечательные, получившие награду по счастливому стечению обстоятельств. Настоящие хиты – «Старый отель» группы «Браво», «Ночное рандеву» Криса Кельми, «Замок из дождя» Володи Преснякова – не были отмечены. Номинируют и награждают эксперты, и, как все люди, они могут что-то преувеличивать или недооценивать. Но время расставляет все и всех по своим местам. Что касается театральных достижений, то они не совсем мои – ни одна театральная премия сейчас не отмечает драматургов, что кажется мне большой несправедливостью. Без настоящей пьесы нет спектакля. Опера, оперетта или мюзикл могут существовать только в контексте сюжета и драматургии, заложенной автором пьесы. Это банальная истина, но устроители премий предпочитают ее не замечать, и причины этой слепоты непонятны.
– В своих либретто вы часто используете известные литературные сюжеты. Насколько вы адаптируете их к сегодняшнему дню?
– Если работаешь с классической литературой, изменений не избежать. В «Капитанской дочке» я ввел метафизического персонажа – Русское Лихо, который запускает механизм всей истории и не только двигает сюжет, но и существует вне ткани времени. Спектакль заканчивается, но Лихо остается с нами. Кроме того, я радикально изменил характер Маши Мироновой. Для той задачи, что я себе ставил, она чересчур инфантильна, как, пожалуй, и все пушкинские героини. Так что, да, я вмешиваюсь в канонические литературные тексты, когда считаю, что этого требует художественная задача. Если же говорить об оригинальных сюжетах, то они, к сожалению, не очень востребованы в современном русском музыкальном театре. Все хотят видеть на фасаде красивую афишу со знакомым названием. Единственный случай, когда мне удалось реализовать оригинальный сюжет, это «Ромео vs. Джульетта ХХ лет спустя», поставленный в Театре оперетты. Владимир Тартаковский рискнул и не прогадал, за что я ему очень благодарен.
– С недавних пор вы беллетрист: в 2020-м вышли ваши мемуары о шоубизнесе «Танцы в осином гнезде». Правильно ли я понимаю, что песенный этап длиною в четверть века оставил не самые приятные воспоминания?
– Шоу-бизнес не самая комфортная среда обитания, но это было прекрасное время, полное надежд и незабываемых встреч, которое я вспоминаю с благодарностью. Я ничего не делал по принуждению. Мне нравилось писать песни и потом слышать их по радио и на ТВ. Это непередаваемое удовольствие, когда тебе 25. Мне довелось общаться и сотрудничать практически со всеми без исключения рок- и поп-звездами, актуальными с середины 80-х до конца нулевых. Я написал «Танцы в осином гнезде» не с целью свести с кем-то счеты, а чтобы отметить определенные вехи и двинуться дальше. Кроме того, в жизненной суете я с кем-то о чем-то не договорил, кому-то не отдал должное. Эта книга снимает все вопросы. После нее у меня не осталось ни долгов, ни обязательств.
– Практически следом за мемуарами, в марте 2021-го, вышел ваш дебютный, как вы его назвали «романъ-серiал в четырнадцати эпизодах с прологом «Легенды отеля «Метрополь». На столь необычное определение жанра, наверное, оказала влияние ваша театральная привычка мыслить сценами, из которых потом «собирается» мюзикл?
– Так и есть, я хотел максимально визуализировать события, происходящие в романе. Он начинается 17 октября 1905 года, в день опубликования царского манифеста «о даровании населению незыблемых основ гражданской свободы», а заканчивается в октябре 1917-го штурмом «Метрополя» отрядами восставших. Главные герои романа – управляющий отеля мсье Жан и мальчишка-портье Арсений Фортунатов, в судьбе которого он принимает участие, а интрига каждого эпизода строится вокруг кого-то из выдающихся деятелей эпохи русского модерна, гостей отеля, в числе которых Федор Шаляпин, Валерий Брюсов, Сергей Рахманинов, Вера Холодная, Иван Мозжухин, Александр Вертинский, Игорь Северянин и многие другие, как сказали бы сейчас, селебритис.
– Вы говорили, что всегда ощущали себя романистом. Почему выход вашей первой книги так затянулся?
– Начиная с появления «Ночного рандеву» в 1988-м и до конца нулевых, то есть два десятка лет у меня физически не было времени ни на что, кроме песен. Когда ты пишешь суперхит, у окружающих возникает впечатление, что все, к чему ты прикасаешься, превращается в золото. Поэтому контракт следовал за контрактом, и я просто не успевал поднять голову. Потом начался театральный период, тоже довольно насыщенный. Подозреваю, если бы не пандемия, до прозы я бы до сих пор не добрался. Но весной прошлого года все проекты были заморожены, и дремавший во мне беллетрист получил свой шанс.
– Что еще из задуманного вами осталось нереализованным?
– Я считаю, что жизнь – большое приключение, сценарий которого пишем мы сами, и мне нравится наблюдать, как туманные желания становятся реальностью. Моя последняя нереализованная авторская мечта – увидеть свою пьесу на сцене драматического театра. Этого опыта у меня еще не было, но у меня есть две полностью готовые пьесы-нуар – жесткие, брутальные истории, которым я очень желаю счастливой судьбы.
– В каком из миров вам комфортнее существовать: в шоу-бизнесе, театре или литературе?
– Я не вижу особой разницы – пишу ли я песню, либретто, пьесу или роман, я занимаюсь одним и тем же, а именно изложением своих мыслей и чувств посредством комбинаций из речевых символов и знаков препинания. Мне комфортно везде, где мне рады.